Жизнь и творчества русских писателей

(Литературно-музыкальная композиция

о жизни и творчестве М. Цветаевой (1892-1941).)

Я не люблю жизни как таковой,

для меня она начинает значить,

т. е. обретать смысл и вес, - только

преображённая, - т. е. в искусстве.

Вся моя жизнь – роман

с собственной душой.

М. Цветаева.

На фоне музыки .С. Рахманинов. I часть ( Moderato) концерта № 2:

В рабочей тетради Марины Цветаевой за 1940-1941 годы есть перевод стихотворения Герша Вебера, строки которого удивительно созвучны её личной и поэтической судьбе.

На трудных тропах бытия

Мой спутник – молодость моя.

Бегут, как дети по бокам

Ум с глупостью, в серёдке – сам.

А впереди – крылатый взмах:

Любовь на золотых крылах.

А этот шелест за спиной –

То поступь Вечности за мной.



«Трудно говорить о такой безмерности, как поэт. Откуда начать? Где кончить? И можно ли вообще начинать и кончать, если то, о чём я говорю: Душа – есть всё – всюду – вечно». (М. Цветаева. «Слово о Бальмонте».)

Идёшь, на меня похожий,

Глаза устремляя вниз.

Я их опускала – тоже!

Прохожий, остановись!

Прочти – слепоты куриной

И маков набрав букет,

Что звали меня Мариной

И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь – могила,

Что я появлюсь, грозя…

Я слишком сама любила

Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,

И кудри мои вились…

Я тоже была, прохожий!

Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий

И ягоду ему вслед, -

Кладбищенской земляники

Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,

Главу опустив на грудь.

Легко обо мне подумай,

Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!

Ты весь в золотой пыли…

- И пусть тебя не смущает

Мой голос из-под земли.

(3 мая 1913)

Музыка: П. И. Чайковский. «Времена года» (Октябрь).

Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года.

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья.

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть.

Из воспоминаний Анастасии Цветаевой, сестры Марины: « Играем – Муся продаёт, я покупаю. – Пацём? – Я задаром продаю! – Как дорого!» И ещё: «Были копилки (Зачем? Кто их выдумал?). Глиняные: у Муси была собака, у меня кошка. И вот копилка – полна! Как билось сердце: чтобы увидеть деньги, надо разбить копилку! Ни Муся, ни я - не могли. Разбивал, зажмурясь, Андрюша… Стук, паденье, треск – и какое отчаянье! Мокрые от слёз руки пытались узнать в куче глиняных обломков - погибших кота, пса… Ноги убегали под рёв наш от места погибели. Я не помню ни счёта монет, ни – покупок. Это, может быть, было всего – раз? Разве можно было опять ради денег - разбить насмерть собаку или кошку? Своей волей их уничтожить? Чудовищность такого конца повторенью не подлежала. Не в тот ли день детского горя родилось Маринино и моё отвращение к богатству, подозренье, что оно, как те монеты, купалось в слезах…»

Если душа родилась крылатой –

Что ей хоромы и что ей хаты!

Что Чингисхан ей – и что – Орда!

Два на миру у меня врага,

Два близнеца – неразрывно-слитых:

Голод голодных – и сытость сытых!

(18 августа 1918)

Отец Цветаевой – сын бедного сельского попа – трудом и талантом пробил себе дорогу в жизни, стал известным филологом и искусствоведом, профессором Московского университета, директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств (ныне музей имени Пушкина). Мать – из обрусевшей польско-немецкой семьи, натура художественно одарённая, музыкантша; она умерла рано, но успела привить детям любовь к музыке, природе, к искусству и, конечно же, к книгам.

Книги в красном переплёте

Из рая детского житья

Вы мне привет прощальный шлёте

Неизменившие друзья

В потёртом, красном переплёте.

Чуть лёгкий выучен урок,

Бегу тот час же к вам бывало.

Уж поздно! – Мама, десять строк!..

Но, к счастью, мама забывала.

Дрожат на люстрах огоньки…

Как хорошо за книгой дома

Под Грига, Шумана, Кюи,

Я узнавала судьбы Тома.

Темнеет… В воздухе свежо…

Вот с факелом индеец Джо,

Блуждает в сумраке пещеры.

О, золотые времена,

Где взор смелей и сердце чище!

О, золотые имена:

Гек Финн, Том Сойер, Принц и Нищий.

На фоне музыка (Л. Бетховен. «Лунная соната»):

И всё же среди книг лучшим для Марины был Пушкин, любовь к которому началась с его памятника, у которого часто гуляла: «Мне нравилось, что уходим мы или приходим, а он – всегда стоит. Под снегом, под летящими листьями, в заре, в синеве, в мутном молоке зимы – всегда стоит». Была ещё висевшая в комнате матери картина Наумова «Дуэль», на которой Пушкина – поэта - убивал француз. А ещё первый музыкальный год и новое знакомство с поэтом. Когда шестилетнюю Марину спросили, что ей больше всего понравилось, она ответила: «Татьяна и Онегин». Все удивились: «Что? Не «Русалка», где мельница, и князь, и леший?.. Ну, что ты там могла понять?»

«Я не в Онегина влюбилась, а в Онегина и Татьяну (и может быть, в Татьяну немножко больше), в них обоих вместе, в любовь…Я ни тогда, ни потом, никогда не любила, когда целовались, всегда, когда расставались… Моя первая любовная сцена была нелюбовная: он НЕ любил (я это поняла), потому и не сел, любила ОНА, потому и встала, они ни минуты не были вместе… он говорил, она молчала, он не любил, она любила, он ушёл, она осталась… Эта первая моя любовная сцена предопределила все мои последующие, всю страсть во мне несчастной, невзаимной, невозможной любви…»

Песня:

Мне нравится, что вы больны не мной,

Мне нравится, что я больна не вами,

Что никогда тяжёлый шар земной

Не уплывёт под нашими ногами.

Мне нравится, что можно быть смешной –

Распущенной - и не играть словами,

И не краснеть удушливой волной,

Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится ещё, что вы при мне

Спокойно обнимаете другую,

Не прочите мне в адовом огне

Гореть за то, что я не вас целую.

Что имя нежное моё, мой нежный, не

Упоминаете ни днём, ни ночью – всуе…

Что никогда в церковной тишине

Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой

За то, что вы меня - не зная сами! –

Так любите: за мой ночной покой,

За редкость встреч закатными часами,

За наше не-гулянье под луной,

За солнце не у нас над головами, -

За то, что вы больны – увы! – не мной,

За то, что я больна – увы! – не вами!

(3 мая 1915)

«Но ещё одно, не одно, а многое, предопределил во мне «Евгений Онегин». Если я потом всю жизнь… первая писала, первая протягивала руку – и руки, не страшась суда, - то только потому, что на заре моих дней… Татьяна это на моих глазах – сделала. И если я потом, когда уходили (всегда уходили), не только не протягивала вслед рук, а головы не оборачивала, то только потому, что тогда, в саду, Татьяна застыла статуей».

Урок смелости, урок гордости, урок судьбы, урок одиночества.

Легкомыслие! – Милый грех,

Милый спутник и враг мой милый!

Ты в глаза мои вбрызнул смех,

Ты мазурку мне вбрызнул в жилы.

Научил не хранить кольца, -

С кем бы Жизнь меня ни венчала!

Начинать наугад с конца

И кончать ещё до начала.

Быть как стебель и быть как сталь

В жизни, где мы так мало можем…

- Шоколадом лечить печаль,

И смеяться в лицо прохожим!

(3 марта 1915)

Детство, юность и молодость Марины Цветаевой прошли в Москве и в тихой подмосковной Тарусе, отчасти – за границей (Италия, Швейцария, Германия, Франция). Училась она много, но довольно бессистемно: в музыкальной школе, в католических пансионах, в гимназии, в московских частных пансионах; в 16 лет совершила самостоятельную поездку в Париж, где прослушала в Сорбонне курс истории старофранцузской литературы.

Стихи начала писать с шести лет (не только по-русски, но и по-французски и по-немецки), печататься – с шестнадцати, а в 1910 году тайком от семьи выпустила сборник «Вечерний альбом». Книгу переполняет любовь: к матери, сестре, к жизни… Особо лестно о сборнике отозвался поэт Максимилиан Волошин, ставший впоследствии хорошим другом Марины. Вслед за «Вечерним альбомом» появилось ещё два сборника: «Волшебный фонарь» (1912) и «Из двух книг» (1913).

На фоне музыки (Ф. Шопен. Вальс № 3):

1911 год - счастливый для Цветаевой. Гостя в Коктебеле у Волошина, Марина знакомится со своим будущим мужем. Сергей Яковлевич Эфрон родился в один день с ней, но годом позже – 26 сентября 1893 года. Она собирала камешки на пустынном морском берегу, он подошёл и стал помогать, красивый, с огромными выразительными глазами.

Есть такие голоса,

Что смолкаешь, им не вторя,

Что предвидишь чудеса.

Есть огромные глаза

Цвета моря…

Она загадала: «Если он подойдёт и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж!» Так и произошло. Любовь с первого же дня – и на всю жизнь. Обвенчались в январе 1912 года, в сентябре родилась дочь Ариадна, а в 1914 году Сергей отправляется в качестве брата милосердия на фронт с санитарным поездом, курсировавшем от Москвы до Белостока и обратно.

Песня:

Хочу у зеркала, где муть

И сон туманящий,

Я выпытать – куда вам путь

И где пристанище.

Я вижу: мачты корабля,

И вы – на палубе…

Вы – в дыме поезда… Поля

В вечерней жалобе…

Вечерние поля в росе,

Над ними – вороны…

- Благословляю вас на все

Четыре стороны!

(3 мая 1913)

В апреле 1917 года родилась вторая дочь Ирина. В ноябре Цветаеву с мужем разлучают революционные события.

Новый год я встретила одна.

Я, богатая, была бедна,

Я, крылатая, была проклятой.

Где-то было много-много сжатых

Рук – и много старого вина.

А крылатая была – проклятой!

А единая была – одна!

Как луна – одна, в глазу окна.

(31 декабря 1917)



Сергей был в рядах белой армии и вместе с ней оказался за границей - так понимал он тогда свой долг русского офицера. Цветаева именно теперь стала ревностной поборницей белого движения, рождается цикл стихов «Лебединый стан». Это не гимн белому движению, а скорее всего романтика обречённости.

Вчера ещё в глаза глядел,

А нынче – всё косится в сторону!

Вчера ещё до птиц сидел, -

Все жаворонки нынче – вороны!

Я глупая, а ты умён,

Живой, а я остолбенелая.

О вопль женщин всех времён:

«Мой милый, что тебе я сделала?»

И слёзы ей – вода, и кровь –

Вода, - в крови, в слезах умылася!

Не мать, а мачеха – Любовь:

Не ждите ни суда, ни милости.

Увозят милых корабли,

Уводит их дорога белая…

И стон стоит вдоль всей земли:

«Мой милый, что тебе я сделала?!»

Вчера ещё - в ногах лежал!

Равнял с Китайскою державою!

Враз обе рученьки разжал, -

Жизнь выпала – копейкой ржавою.

Детоубийцей на суду

Стою – немилая, несмелая.

Я и в аду тебе скажу:

«Мой милый, что тебе я сделала?!»

Спрошу я стул, спрошу кровать:

«За что, за что терплю и бедствую?»

«Отцеловал – колесовать:

Другую целовать», - ответствуют.

Жить приучил в самом огне,

Сам бросил – в степь заледенелую!

Вот что ты, милый, сделал мне,

Мой милый, что тебе – я сделала?

Всё ведаю – не прекословь!

Вновь зрячая – уж не любовница!

Где отступается Любовь,

Там подступает Смерть-садовница.

Само – что дерево трясти! -

В срок яблоко спадает спелое…

- За всё, за всё меня прости,

Мой милый, что тебе я сделала!

(14 июня 1920)

В годы гражданской войны связь между Мариной и Сергеем порвалась почти полностью.

Из письма Цветаевой к мужу: «Если Вы живы, если мне суждено ещё раз с Вами увидеться, - слушайте… Когда я Вам пишу, Вы есть, раз я Вам пишу!.. Если Бог сделает чудо – оставит Вас в живых, я буду ходить за Вами, как собака… Горло сжато, точно пальцами. Всё время оттягиваю, растягиваю ворот. Серёженька. Я.. написала Ваше имя и не могу писать дальше».

Из письма Сергея: «Мариночка, - знайте, что Ваше имя я крепко ношу в сердце… Моя последняя и самая большая просьба к Вам – живите. Целую Вас, Алю и Ириночку».

Этого письма она не получила и думала, что муж погиб.

Песня («Генералам 12-го года»):

Вы, чьи широкие шинели

Напоминали паруса,

Чьи шпоры весело звенели

И голоса,

И чьи глаза, как бриллианты,

На сердце оставляли след, -

Очаровательные франты

Минувших лет!

Одним ожесточеньем воли

Вы брали сердце и скалу, -

Цари на каждом бранном поле

И на балу.

Вас охраняла длань господня

И сердце матери, - вчера

Малютки-мальчики, сегодня

Офицера!

Вам все вершины были малы

И мягок самый чёрствый хлеб,

О, молодые генералы

Своих судеб!

Ах, на гравюре полустёртой,

В один великолепный миг,

Я видела, Тучков-четвёртый,

Ваш нежный лик.

И вашу хрупкую фигуру,

И золотые ордена…

И я, поцеловав гравюру,

Не знала сна…

О, как, мне кажется, могли вы

Рукою, полною перстней,

И кудри дев ласкать – и гривы

Своих коней.

В одной невероятной скачке

Вы прожили свой краткий век…

И ваши кудри, ваши бачки

Засыпал снег.

Три сотни побеждало – трое!

Лишь мёртвый не вставал с земли.

Вы были дети и герои,

Вы всё могли!

Что так же трогательно-юно,

Как ваша бешеная рать?

Вас златокудрая Фортуна

Вела, как мать.

Вы побеждали и любили

Любовь и сабли острие -

И весело переходили

В небытие.

(26 декабря 1913)

На плечи Цветаевой обрушился холод послереволюционных зим, голод, забота о детях. Пришлось отдать детей в приют, где умирает её дочь Ирина. Весной 1921 года Цветаева узнаёт, что муж жив и находится в Праге. Выполняя клятву, она в мае 1922 года вместе с дочерью Ариадной едет к нему.

Я тебя отвою у всех земель, у всех небес,

Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес,

Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой,

Оттого что я о тебе спою – как никто другой.

Я тебя отвоюю у всех времён, у всех ночей,

У всех золотых знамён, у всех мечей,

Я закину ключи и псов прогоню с крыльца –

Оттого что в земной ночи я вернее пса.

Я тебя отвоюю у всех других - у той, одной,

Ты не будешь ничей жених, я – ничьей женой,

И в последним споре возьму тебя – замолчи! –

У того, с которым Иаков стоял в ночи.

Но пока тебе не скрещу на груди персты, -

О, проклятие! – У тебя остаёшься – ты:

Два крыла твои, нацеленные в эфир, -

Оттого что мир – твоя колыбель, и могила – мир!

(15 августа 1916)

(Стихотворение можно прочитать на фоне музыки (С. Рахманинов. Концерт № 3) или прослушать как песню в исполнении И. Аллегровой.)

Начинаются 17 лет жизни вне Родины - Германия, Чехословакия, Франция и мысленное возвращение к своему дому в Москве.

Ты, чьи сны ещё непробудны,

Чьи движенья ещё тихи,

В переулок сходи Трёхпрудный,

Если любишь мои стихи.

О, как солнечно и как звёздно

Начат жизненный первый том,

Умоляю, пока не поздно,

Приходи посмотреть наш дом!

Будет скоро тот мир погублен,

Погляди на него тайком,

Пока тополь ещё не срублен

И не продан ещё наш дом.

Этот тополь! Под ним ютятся

Наши детские вечера.

Этот тополь среди акаций

Цвета пепла и серебра.

Этот мир невозвратно-чудный

Ты застанешь ещё, спеши!

В переулок сходи Трёхпрудный,

В эту душу моей души.

В феврале 1925 года родился сын Георгий. Поначалу белая эмиграция приняла Цветаеву как свою, её печатали, хвалили. Издаются сборники «Разлука», «Психея», «Ремесло», «Царь-девица», «К Блоку», «После России». Но потом перестают издавать, наступает отрезвление – в эмиграции она не прижилась. Характер у Цветаевой был трудный, неровный, неуступчивый, Её отличало своеволие, постоянное стремление быть «противу всех», оставаться «самой по себе». Она совмещала в себе учтивость и бунтарство, гордость и простоту. Она хорошо знала себе цену как поэту, но ничего не сделала для того, чтобы как-то наладить и обеспечить свою человеческую и литературную судьбу. И при всём том Цветаева была очень жизнестойким человеком, жадно любила жизнь как проявление радости и блаженства и, как поэт-романтик, предъявляла к ней громадные требования. Она сохраняла свою независимость и не желала писать, думать и жить так, как хотели другие.

Кто создан из камня, кто создан из глины, -

А я серебрюсь и сверкаю!

Мне дело – измена, мне имя – Марина,

Я – бренная пена морская.

Кто создан из глины, кто создан из плоти –

Тем гроб и надгробные плиты…

- В купели морской крещена – и в полёте

Своём – непрестанно разбита!

Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети

Пробьётся моё своеволье.

Меня – видишь кудри беспутные эти? –

Земною не сделаешь солью.

Дробясь о гранитные ваши колена,

Я с каждой волной – воскресаю!

Да здравствует пена – весёлая пена –

Высокая пена морская!

(23 мая 1920)

На фоне музыки (С. Рахманинов. Концерт № 3):

Разрыв с эмиграцией её не очень огорчал, т. к. поэтесса была твёрдо убеждена, что её читатель остался в России, и продолжала творить: «Пишу не для здесь (здесь не поймут из-за голоса), а для там – языком равных…»

Возникает общество «Дружбы с СССР», Сергей становится его активным деятелем, на западе их воспринимают чуть ли не как предателей и отступников.

Цветаева:. « Сын рос, дочь взрослела. В Париже я никому не нужна. Есть - знакомые. Но какой холод я ощущаю постоянно Все меня выталкивают в Россию, в которую я ехать не могу. Здесь я не нужна. Там я невозможна».

Захлёбываясь от тоски,

Иду одна, без всякой мысли,

И опустились и повисли

Две тоненьких мои руки.

В 1937 году Сергей Эфрон с дочерью Ариадной вернулись в Россию, в 1939 году вслед за ними вернулась и Марина с сыном. Она долго мечтала, что вернётся в Россию «желанным и жданным гостем». «Моя неудача в эмиграции – в том, что я не эмигрант по духу, т. е. по воздуху и по размаху – там, туда, оттуда…»

Русской ржи от меня поклон,

Ниве, где баба застится.

Друг! Дожди за моим окном,

Беды и блажи на сердце…

Родина встретила её неприветливо и безрадостно. Ещё два года будут длиться мучения Марины Цветаевой, её расплата – за что? – непохожесть? Нетерпимость? Неумение приспосабливаться к чему бы то ни было? За право быть самой собой? Расплата за любовь, земную и поэтическую, конкретную и космическую.

В Москве она оказалась в отчаянном положении: дочь и муж арестованы, друзей нет, жить негде, нужда, одиночество, не от кого ждать помощи и поддержки. Утрачены все надежды. Незадолго до смерти: «Мне все эти дни хочется написать своё завещание. Мне вообще хотелось бы не-быть…»

Рябину

Рубили

Зорькою.

Рябина –

Судьбина

Горькая.

Рябина –

Седыми

Спусками…

Рябина!

Судьбина

Русская.

(1934)

Война… В 1941 году Цветаева с сыном уехала в Елабугу. Но и здесь та же неустроенность, постоянная тревога за мужа и дочь, кризис, тоска, полное одиночество, депрессия. 31 августа 1941 года она покончила с собой.

Песня:

Уж сколько их упало в эту бездну,

Разверстую вдали!

Настанет день, когда и я исчезну

С поверхности земли,

Застынет всё, что пело и боролось,

Сияло и рвалось:

И зелень глаз моих, и нежный голос,

И золото волос.

И будет жизнь с её насущным хлебом,

С забывчивостью дня

И будет всё – как будто бы под небом

И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине,

И так недолго злой,

Любившей час, когда дрова в камне

Становятся золой,

Виолончель, и кавалькады в чаще,

И колокол в селе…

- Меня, такой живой и настоящей

На ласковой земле!

К вам всем – что мне, ни в чём не знавшей меры,

Чужие и свои?! –

Я обращаюсь с требованьем веры

И просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:

За правду да и нет,

За то, что мне так часто – слишком грустно

И только двадцать лет,

За то, что мне прямая неизбежность –

Прощение обид,

За всю мою безудержную нежность

И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,

За правду, за игру…

- Послушайте! – Ещё меня любите

За то, что я умру.

(8 декабря 1913)

Из письма к сыну: «Прости меня, но дальше было бы хуже. Пойми, что я больше не могла жить. Передай папе и Але – если увидишь, – что любила их до последней минуты, и объясни, что попала в тупик ». Сын ничего не смог передать. Аля отбывала срок, Сергей Яковлевич будет расстрелян, сам же Георгий Эфрон погибнет на фронте.

В одной из бесед с А. Ахматовой Ариадна сказала: «Я знаю, существует легенда о том, что она покончила с собой, якобы заболев душевно, в минуту душевной депрессии – не верьте этому. Её убило то время, нас оно убило, как оно убивало многих, как оно убивало и меня. Здоровы были мы – безумием было окружающее: аресты, расстрелы, подозрительность, телефонные разговоры подслушивались; каждый друг мог оказаться предателем, каждый собеседник – доносчиком; постоянная слежка, явная, открытая».

Марина Цветаева… Она оставила нам сборники лирических стихотворений, семнадцать поэм, стихотворные драмы, лирические эссе и философские этюды, мемуарную прозу, воспоминания и размышления.

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я , что я – поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юности и смерти,

- Нечитанным стихам! –

Разбросанным в пыли по магазинам

( Где их никто не брал и не берёт!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черёд!

(Май 1913)